Писатель Сергей Михалков и его сын Никита. 1952
фото Дмитрия Бальтерманца
http://baltermants.ru/#/oeuvre/portraits/celebrity/ Прошу прощения у модератора, но меньше сделать не смог.
Далее воспоминание об эпизоде, случившемся 19 мая 1957 года на встрече руководителей КПСС и советского правительства с писателями, художниками, скульпторами и композиторами.
«Байки старой «Литературки»» - Владимир Радзишевский, Знамя. 2008. №1<…>
Однажды Виталий [Резников] обслуживал даже загородную встречу Хрущева с так называемой творческой интеллигенцией.
Дело было среди лета на госдаче под липами. Жара стояла страшная. И мужчины, начиная с самого Хрущева, разделись
до рубашек, сняли галстуки, расстегнули воротнички, завидуя тем, кто догадался надеть не строгие сорочки с длинным
рукавом, а легкомысленные безрукавки.
Только Сергей Михалков не поддавался ни на какие соблазны, щеголяя в застегнутой на все пуговицы черной тройке. Его рубашка,
жилет, пиджак больше подошли бы для траурного ритуала, чем для пикника с разомлевшей что на солнцепеке,
что в тени публикой. От одного вида этого непреклонного ферта можно было грохнуться в обморок. И пока гости гуляли
по аллеям парка, и когда рассаживались под огромным тентом за обеденным столом, Михалков, будто на спор, так и не позволил
себе ни малейшего послабления.
Во главе стола Никита Сергеевич был неутомим. Он и наливал, и закусывал, и говорил, почти не переставая. Были бы здесь парашютисты,
он учил бы их прыгать с парашютом и без, были бы роженицы — показал бы, как надо и как не надо рожать. А уж писателям грех
было не вправить мозги, вечно сбитые набекрень. Попутно то и дело съезжал на залежавшегося в Мавзолее Сталина, который,
будучи у власти, напрочь отгородился от народа, оторвался от партии, грубо помыкал своими соратниками. Всех боялся, никому
не доверял. И ленинскую гвардию с перепугу рубил под корень. Зато марксист был крепкий. Дай бог нам таких марксистов побольше!
Тут-то и вклинился Сергей Михалков, выпрямляясь на деревянных ногах, одергивая пиджак и нервно ощупывая пуговицы на груди
и животе: намертво ли застегнуты, нет ли где непорядка?
— Д-дорогой Ник-кита Сергеевич! — заикаясь больше обычного, начал лукавый царедворец. — Даже когда мы п-писали о Сталине,
мы были с родной партией и своим народом. И когда нам присуждали Сталинские премии, высоко оценивая наш нелегкий
писательский труд, мы воспринимали их как признание наших заслуг партией и государством, а не тем, чье имя тогда
временно носили эти премии.
Хрущев слушал, откинувшись в кресле и непроизвольно сжимая и разжимая пальцы, готовый по обстоятельствам и от души
расхохотаться, и в сердцах грохнуть кулачищами по столу. И хорошо еще, что не ботинком. А Михалков тем временем
подобрался к финалу своего представления:
— И я хочу спросить вас, д-дорогой Ник-кита Сергеевич, можем ли мы теперь с гордостью за нашу советскую литературу
носить медали лауреатов Сталинской премии или должны прятать их по ящикам письменного стола?
Дорогой Никита Сергеевич просиял, вскочил и, кулаком взвинчивая воздух над головой, но, как всегда, мало заботясь
о последовательности своих речей, забулькал, что партия не отрицает исторических заслуг Сталина, который боролся не только
с мнимыми, а и с настоящими врагами и вместе с партией выходил победителем в этой борьбе. В общем, если бы у него,
у Хрущева, была медаль лауреата Сталинской премии, он бы ее носил, не снимая.
Тут торжествующий Михалков расстегнул наконец пуговицы своего пиджака и развернул плечи так, чтобы все видели,
что на жилетке у него приколоты аж три лауреатские медали, на которых сталинский профиль смотрит в затылок самому себе.
<…>
Если тебе трудно превзойти Фу Си, ты можешь по крайней мере стать товарищем Цзи Кана и Жуань Цзи.
Лягушка хоть и прыгуча, а из корзины не выпрыгнет.