Гигантский литературный талант - Г. Г. Демидов

[Борис Эренбург]

Интересно, кто-то слышал?
Многие сегодняшние российские беды проистекают также и от того, что в бывшем Советском Союзе не было процесса «Нюрнберг-2» - суда над сталинскими преступниками и их приспешниками. Власти боялись сравнения коммунизма и нацизма. Правда, на крутых исторических поворотах роль просветителей, разоблачителей и обвинителей принимают на себя настоящие писатели. Их, конечно же, меньше, чем сотни борзописцев-графоманов, адептов режима, но они есть
Леонид СТОНОВ, Чикаго

Гигантский литературный талант

К именам первопроходцев темы ГУЛАГа — Юлия Марголина, Евгении Гинзбург, Александра Солженицына, Юрия Домбровского, Варлама Шаламова и немногих других, переживших гнуснейшего из тиранов, - надо срочно добавить имя Георгия Георгиевича Демидова, три тома произведений которого вышли в 2009-2011 гг. в московском издательстве «Возвращение» (директор издательства и составитель всех трех томов - литератор и бывший многолетний узник ГУЛАГа Семен Самуилович Виленский).

В письме к Варламу Шаламову от 27 июня 1965 года (журнал «Знамя», № 5, 1994, стр. 146) Демидов пишет: «Даже совершенно не способный к наблюдению и сопоставлению человек при этих обстоятельствах не может не постигнуть трагедийности этого «Освенцима без печей», выражения, за которое, среди прочего, я получил в 1946 году второй срок». Еще в лагере Демидов поклялся выжить во что бы то ни стало, чтобы описать этот ад. Он описал этот ад и осуществил свое нетерпеливое желание передать трагический опыт выживания, существования и поведения по обе стороны колючей проволоки ГУЛАГа, включая «следствия» в многочисленых пыточных тюрьмах типа Лубянки и Сухановки.

По своей образовательно-инструктивной ценности эти произведения напоминают блестящую самиздатскую брошюру Владимира Альбрехта о поведении на следствии, которая ходила по рукам в 1960-80-х годах и облегчила жизнь многих диссидентов и отказников.

Однако главная ценность демидовской прозы состоит в том, что это настоящая русская литература, максимально приближенная к реальной жизни. Люди старшего поколения прекрасно помнят и понимают, какие тяжелые сомнения и страхи должен был преодолеть писатель в те годы, прежде чем решиться правдиво описать пережитое (я бы назвал такую литературу несоциалистическим реализмом); какое мужество и даже отвага нужны были такому летописцу, чтобы снова пережить лагерные испытания и мучения.

Читателю многое станет ясным из биографии Демидова, описанной его дочерью Валентиной Демидовой («Воспоминания об отце» в книге «Чудная планета», издательство «Возвращение», М., 2008, стр. 5-12) и писателем Варламом Шаламовым в посвященных Демидову рассказах «Житие инженера Кипреева» и «Иван Федорович». В своих воспоминаниях (http://shalamov.ru/library/30/) Шаламов писал: «Что же касается моих многих наблюдений, то самым умным и самым достойным человеком, встреченным мной в жизни, был некто Демидов, харьковский физик».

Пьеса Шаламова «Анна Ивановна» посвящена памяти Демидова, хотя Демидов в это время был жив. Он жил на поселении в Ухте, но Шаламов этого не знал. До 1965 года он считал, что Демидов погиб в лагере.

В примечаниях ко второму тому Собрания сочинений Шаламова читаем: «Пьеса помогла им найти друг друга. К знакомой Шаламова, которой он дал прочесть экземпляр своей пьесы, заглянула вечером соседка и, прочитав посвящение, сказала: «А я ведь знаю этого человека!» С этого момента между двумя писателями началась интенсивная, хотя и недолгая переписка. Оба горячие и непреклонные, они, к сожалению, вскоре прервали свои отношения из-за резких разногласий относительно методов изображения колымских лагерей.

■ ■ ■

Георгий Георгиевич Демидов родился 29 ноября 1908 года в Санкт-Петербурге, в многодетной рабочей семье. В 16 лет по окончании школы он уехал в Донбасс, где был рабочим на сахарном заводе. Затем поступил на физико-химический факультет Харьковского университета. Известный физик Лев Ландау забрал Демидова с третьего курса со словами: «Нечего тебе тут делать!» Первый патент на изобретение Демидов получил в 1929 году. В 1930-е годы он работал в лаборатории Ландау в Украинском физико-техническом институте (УФТИ). Там же он защитил кандидатскую диссертацию в то время, когда его сокурсники только защищали свои дипломы.

В 1937 году властями было сфабриковано «шпионское дело УФТИ». Ландау был отозван в Москву и вскоре арестован. Осенью 1938 года был арестован и Георгий Демидов. Военный трибунал приговорил его к восьми годам заключения по статье 58.10 тогдашнего УК РСФСР. С конца 1938 года Демидов уже отбывал свой срок на Колыме. Талантливый и изобретательный, он там умудрился наладить производство по восстановлению перегоревших электролампочек для всего Дальлага. Это сэкономило стране огромные деньги.

Демидов рассчитывал на досрочное освобождение, но вместо этого получил дополнительно десять лет лагерей. В тяжелейшем состоянии он попал в центральную лагерную больницу, где после частичного выздоровления работал рентгенотехником. Из больницы его вновь перевели в лагерь.

В 1951 году Демидова вызвали с Колымы для работы в «шарашке» по атомному проекту, но благодаря зачетам срок его заключения истекал через несколько недель. Начальство сочло бессмысленным держать его в «шарашке» такое короткое время, и его этапировали обратно в лагерь отбывать оставшийся срок, но уже не на Колыму, а в Инту, на севере Республики Коми.

После лагеря он остался там ссыльным поселенцем. С 1954 до 1972 года Демидов работал сначала мастером, а затем инженером-конструктором на Ухтинском механическом заводе. В марте 1958 года после вторичного обращения в Главную военную прокуратуру он был реабилитирован. Как говорил Пушкин, в России можно до многого дожить, если очень долго жить.

Георгий Демидов не хотел, чтобы его семья из-за него подверглась репрессиям, поэтому он не переписывался с женой и в единственном отправленном ей письме потребовал - именно потребовал, а не попросил, - чтобы она от него официально отказалась и жила спокойно. Человек железной воли, он своих решений никогда не пересматривал.

В своем первом письме к дочери от 15 октября 1956 года, уже с поселения, Демидов писал (цитата из «Воспоминаний об отце» В. Демидовой): «Бедная моя дочурка! Я был тогда в страшной дали, по сравнению с которой Ухта — чуть ли не пригород Харькова, в огромной и мрачной стране - тюрьме. Я не надеялся когда-нибудь выйти из этой тюрьмы. Был уверен, что погибну в ней, мне показалось, что, прикидываясь мертвым, я только немного опережаю события (речь идет об отправленной им жене телеграмме о своей смерти. — Л. С.). Делал я это для того, чтобы избавить тебя и маму от своего существования, которое я считал для вас вредным. В отношении тебя мне это удалось с помощью твоей мамы. Ее же мне обмануть не удалось».

Термин «кафкианство», особенно в применении иностранцами для описания подобных советских ситуаций, представляется мне недостаточным: никакое «кафкианство» не сравнимо с тем, что сотворила советская власть с собственым народом.

Но возвратимся к творчеству Демидова. В 1950-х годах Демидов стал писать рассказы о репрессиях и лагерном быте на Колыме. Литературоведы уже начали анализ его прозы. Интересное наблюдение сделала Мариэтта Чудакова в статье «Эхо Колымы. К столетию Георгия Демидова» («Чудная планета», стр. 339-353). Она отмечает, что проза Демидова жесткая, но она проникнута уважением и сочуствием к человеку. И лишь Фазиль Искандер, писавший в те же годы, что и Демидов, близок к нему своим мягким, снисходительным отношением к человеческой слабости и даже ничтожеству, если только они не несут в себе гибель других.

Мне кажется, что по своему литературному таланту Демидов сопоставим со Львом Толстым как при описании событий, так и при исследовании движений души человека. Несмотря на все испытания и унижения, на скотские, нечеловеческие условия жизни в лагерях, Демидову удалось сохранить живой интерес, доброжелательное внимание и проницательность в отношении к окружающим его людям. Он увидел и тонко и пронзительно описал, как сохранение человеческого достоинства и «счастья внутри нас» (Лев Толстой) помогало им выжить.

Также ярко и убедительно описана и моральная проблема сохранения чести и достоинства людей, живущих вне тюрьмы или колючей проволоки, в «большой зоне» советского концлагеря («Два прокурора»), Демидов одним из первых поднял вопрос о коллективной и личной вине и ответственности за случившуюся национальную трагедию.

Своим творчеством Демидов старался научить людей извлекать уроки из своей жизни, но, как остроумно заметил Бернард Шоу: «Главный урок истории состоит в том, что никто еще не извлек из нее урока».

Демидов мастерски использует описания природы как прекрасный литературный прием, который усиливает впечатления читателя, оттеняя все переживания героев его рассказов, будь то страх, тоска, отчаяние, любовь или надежда. В этом Демидов тоже не уступает Толстому, Чехову и Бунину. Хотя все три тома сочинений Демидова состоят из отдельных рассказов, нельзя не восхититься их композиционной цельностью, всеохватностью, логикой и последовательностью. Все вместе они создают не менее полную, энциклопедическую картину жизни страны, чем романы («Жизнь и судьба», «Все течет»), написанные примерно в те же годы замечательным писателем XX века Василием Гроссманом и опубликованные тоже только через много лет после его смерти.

Читая Демидова, понимаешь, что это не только высокохудожественная литература, но также и научная. Скрупулезная точность описаний, глубокий анализ, обобщения и выводы - все это, даже если не знать биографии автора, не оставляет сомнений в том, что он не только замечательный писатель, но и ученый широкого профиля. Его волнует любая ложь и фальсификация в науке типа лысенковской ереси, и он не страшится ее разоблачать («Декабристка»). Это он делает по-журналистски профессионально, остро, беспощадно и научно убедительно.

Когда я открыл для себя Григория Демидова и погрузился в чтение, мне попалась статья из чикагской газеты «Reklama Weekend» (том II, № 2, стр. 28-29, 2012) с научно-генетическими рассуждениями о последствиях советского террора. Речь идет о катастрофическом оскудении генофонда всей популяции советских людей.

Смысл статьи вкратце сводился к тому, что за время правления советской власти из процесса репродукции были исключены (убиты и замучены в подвалах ЧК, НКВД, КГБ и лагерях, умерли на этапах и в ссылках, эмигрировали в первые годы после революции, умерли во время Голодомора, убиты на войне) десятки миллионов мужчин детородного возраста, унеся с собой гены, ответственные за социально важные признаки.

Причем это были лучшие представители общества: либеральное высокообразованное дворянство, старая русская интеллигенция, успешные купцы и промышленники, лучшие, наиболее трудолюбивые и осведомленные в сельском хозяйстве представители крестьянства, бескорыстные, искренне верившие в идеи коммунизма революционеры-идеалисты, наиболее талантливые советские ученые, писатели, врачи, представители культуры, наиболее благородные, смелые и самоотверженные солдаты и офицеры советской армии...

Беспрепятственно размножаться могло лишь оставшееся мужское население, которое в своем подавляющем большинстве состояло из убийц, воров, пьяниц, проходимцев, хамов, холуев, лентяев, продажных, лицемерных подлецов, бездарных, неполноценных или умственно отсталых советских функционеров, трусов, конформистов, алчных жлобов и других отбросов человечества.

Выжившие полноценные, умные, порядочные мужчины составляли меньшинство советской мужской популяции. Печальные для страны последствия этого кошмара еще не закончились, и понадобится много поколений, чтобы генофонд постсоветской популяции достиг среднестатистического уровня современного цивилизованного мирового человеческого сообщества.

Произведения Демидова являются талантливой, живой, художественной иллюстрацией этих печальных научных выкладок.

В то же время Демидов способен на лирическое, пронзительно нежное описание любви и тоски человека, раздавленного жестокой подлостью режима, оторванного от горячо любимой семьи и старающегося преодолеть животный страх («Оранжевый абажур»).

Эта разносторонность, превосходно выполненный выбор тем, стилей и манеры письма ставит Демидова в разряд выдающихся классиков русской литературы.

В конце 1950-х годов, после освобождения из лагеря и реабилитации, Демидов поселяется в Ухте, столице Автономной Республики Коми, и благодаря своим инженерно-физическим талантам быстро достигает позиций начальника цеха, начальника конструкторского бюро и, наконец, главного специалиста республики. Валентина Демидова пишет в своих воспоминаниях: «Когда я впервые приехала в Ухту, на центральной площади среди портретов стенда «Лучшие люди города» висел и портрет Г. Г. Демидова с подписью «Лучший изобретатель Коми АССР».

Все это годы Демидов в ущерб своему отдыху и здоровью писал после работы и по ночам. Писательство так захватило его, что он не только добровольно, но и с усилиями, преодолевая сопротивление администрации, переходил на более низкие должности, чтобы освободить время для литературной работы.

В 1972 году он вышел на пенсию, переехал в Калугу и целиком посвятил себя писательскому труду, проводя за машинкой по пятнадцать-шестнадцать часов в сутки. Опытный зэк, Демидов прекрасно понимал, что он находится под пристальным вниманием КГБ, поэтому отправил пять экземпларов копий своих сочинений дочери в Ленинград и верным друзьям в другие города.

В одну из ночей августа 1980 года работники КГБ произвели обыск одновременно по всем пяти адресам, где хранились рукописи Демидова, и изъяли их. В эти же дни «случайно» сгорел садовый домик под Калугой, где хранились оригиналы. Это очередное гнусное и подлое испытание, навязанное ему советской властью, сломило волю Демидова. После этого он уже не писал. Георгий Георгиевич Демидов умер 19 февраля 1987 года.

Летом того же года дочь Демидова обратилась к Александру Николаевичу Яковлеву, либерально мыслившему секретарю и члену Политбюро ЦК КПСС, идеологу горбачевской перестройки, с просьбой вернуть архив отца. И через год рукописи ей были возвращены. Характерно, что, как и в 1960-е годы, когда появились произведения гулаговских писателей, публикация прозы Демидова оказалась исторически очень своевременной, ведь сегодня в стране снова - уже в который раз! - переписывается история и делаются попытки не только обелять, но и восхвалять «великого Сталина».

Произведения Демидова - это памятник милионам заключенных советской эпохи, это торжественный реквием их страшной судьбе. Они должны войти в обязательную программу по литературе для школ и вузов. Они являются прекрасным источником и наглядным пособием для тех, кто пишет сейчас учебники истории и хочет понять и объяснить драму своей родины, а не покорно выполнить очередной социальный заказ власть предержащих временщиков.

В наше время не принято называть современных писателей гениями, но именно это слово приходит на ум, когда читаешь прозу Г. Г. Демидова.

«ОКНА» 23 августа 2012 года